Неточные совпадения
На некоторое время глуповцы
погрузились в ожидание. Они боялись, чтоб их
не завинили в преднамеренном окормлении бригадира и чтоб опять
не раздалось неведомо откуда:"туру-туру!"
Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне.
Погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа
не зависит от тела!..
Из предыдущей главы уже видно, в чем состоял главный предмет его вкуса и склонностей, а потому
не диво, что он скоро
погрузился весь в него и телом и душою.
— Нехорошо, нехорошо, — сказал Собакевич, покачав головою. — Вы посудите, Иван Григорьевич: пятый десяток живу, ни разу
не был болен; хоть бы горло заболело, веред или чирей выскочил… Нет,
не к добру! когда-нибудь придется поплатиться за это. — Тут Собакевич
погрузился в меланхолию.
Но, получив посланье Тани,
Онегин живо тронут был:
Язык девических мечтаний
В нем думы роем возмутил;
И вспомнил он Татьяны милой
И бледный цвет, и вид унылый;
И в сладостный, безгрешный сон
Душою
погрузился он.
Быть может, чувствий пыл старинный
Им на минуту овладел;
Но обмануть он
не хотел
Доверчивость души невинной.
Теперь мы в сад перелетим,
Где встретилась Татьяна с ним.
Я вскочил на четвереньки, живо представляя себе ее личико, закрыл голову одеялом, подвернул его под себя со всех сторон и, когда нигде
не осталось отверстий, улегся и, ощущая приятную теплоту,
погрузился в сладкие мечты и воспоминания.
Но неизвестный так
погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу
не приходилось.
Карандышев подходит за ней. Вожеватов подает руку Огудаловой и Карандышеву. Кнуров, молча и
не вставая с места, подает руку Огудаловой, слегка кивает Карандышеву и
погружается в чтение газеты.
А давно ли мы…» Наконец батюшка швырнул календарь на диван и
погрузился в задумчивость,
не предвещавшую ничего доброго.
Переложил подушки так, чтоб
не видеть нахально светлое лицо луны, закурил папиросу и
погрузился в сизый дым догадок, самооправданий, противоречий, упреков.
И становилось все тише, точно
погружаясь в ненарушимое молчание холодной ночи и
не оттаявшей земли.
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия,
погружаться в глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я —
не решаю; но я чувствую, что он —
не число,
не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме человек обретет действительную ценность своего «я», а
не в микрокосме,
не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
— Левым почти совсем
не вижу. Приговорен к совершенной слепоте; года на два хватит зрения, а затем —
погружаюсь во тьму.
Он никогда
не вникал ясно в то, как много весит слово добра, правды, чистоты, брошенное в поток людских речей, какой глубокий извив прорывает оно;
не думал, что сказанное бодро и громко, без краски ложного стыда, а с мужеством, оно
не потонет в безобразных криках светских сатиров, а
погрузится, как перл, в пучину общественной жизни, и всегда найдется для него раковина.
Все
погрузилось в сон и мрак около него. Он сидел, опершись на руку,
не замечал мрака,
не слыхал боя часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей; они неслись, как облака в небе, без цели и без связи, — он
не ловил ни одной.
Он молча поцеловал у ней руку и простился с ней до воскресенья. Она уныло проводила его глазами, потом села за фортепьяно и вся
погрузилась в звуки. Сердце у ней о чем-то плакало, плакали и звуки. Хотела петь —
не поется!
«Нежен, нежен, нежен!» — мысленно твердила Ольга, но со вздохом,
не как, бывало, в парке, и
погрузилась в глубокую задумчивость.
Не встречали они равнодушно утра;
не могли тупо
погрузиться в сумрак теплой, звездной, южной ночи. Их будило вечное движение мысли, вечное раздражение души и потребность думать вдвоем, чувствовать, говорить!..
Часто
погружались они в безмолвное удивление перед вечно новой и блещущей красотой природы. Их чуткие души
не могли привыкнуть к этой красоте: земля, небо, море — все будило их чувство, и они молча сидели рядом, глядели одними глазами и одной душой на этот творческий блеск и без слов понимали друг друга.
Но он ничего
не сказал, сел только подле нее и
погрузился в созерцание ее профиля, головы, движения руки взад и вперед, как она продевала иглу в канву и вытаскивала назад. Он наводил на нее взгляд, как зажигательное стекло, и
не мог отвести.
Но Илья Ильич
не слушал его: он, подобрав ноги под себя, почти улегся в кресло и, подгорюнившись,
погрузился не то в дремоту,
не то в задумчивость.
Суета света касалась ее слегка, и она спешила в свой уголок сбыть с души какое-нибудь тяжелое, непривычное впечатление, и снова уходила то в мелкие заботы домашней жизни, по целым дням
не покидала детской, несла обязанности матери-няньки, то
погружалась с Андреем в чтение, в толки о «серьезном и скучном», или читали поэтов, поговаривали о поездке в Италию.
Обломов тихо
погрузился в молчание и задумчивость. Эта задумчивость была
не сон и
не бдение: он беспечно пустил мысли бродить по воле,
не сосредоточивая их ни на чем, покойно слушал мерное биение сердца и изредка ровно мигал, как человек, ни на что
не устремляющий глаз. Он впал в неопределенное, загадочное состояние, род галлюцинации.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб
не погрузиться в прежний сон души, а вам,
не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
Марк
погрузился в себя и
не занимался больше Райским, а Райский, напротив, вглядывался в него, изучал выражение лица, следил за движениями, стараясь помочь фантазии, которая, по обыкновению, рисовала портрет за портретом с этой новой личности.
Он сел и
погрузился в свою задачу о «долге», думал, с чего начать. Он видел, что мягкость тут
не поможет: надо бросить «гром» на эту играющую позором женщину, назвать по имени стыд, который она так щедро льет на голову его друга.
Вскоре она
погрузилась —
не в печаль,
не в беспокойство о письмах и о том, придет ли Марк, что сделает бабушка, — а в какой-то хаос смутных чувств, воспоминаний, напрасно стараясь сосредоточить мысли на одном чувстве, на одном моменте.
Райский пришел к себе и начал с того, что списал письмо Веры слово в слово в свою программу, как материал для характеристики. Потом он
погрузился в глубокое раздумье,
не о том, что она писала о нем самом: он
не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит в художественной натуре!» — подумал он.
«Нет и у меня дела,
не умею я его делать, как делают художники,
погружаясь в задачу, умирая для нее! — в отчаянии решил он. — А какие сокровища перед глазами: то картинки жанра, Теньер, Остад — для кисти, то быт и нравы — для пера: все эти Опенкины и… вон, вон…»
Она машинально сбросила с себя обе мантильи на диван, сняла грязные ботинки, ногой достала из-под постели атласные туфли и надела их. Потом, глядя
не около себя, а куда-то вдаль, опустилась на диван, и в изнеможении, закрыв глаза, оперлась спиной и головой к подушке дивана и
погрузилась будто в сон.
Он забыл свои сомнения, тревоги, синие письма, обрыв, бросился к столу и написал коротенький нежный ответ, отослал его к Вере, а сам
погрузился в какие-то хаотические ощущения страсти. Веры
не было перед глазами; сосредоточенное, напряженное наблюдение за ней раздробилось в мечты или обращалось к прошлому, уже испытанному. Он от мечтаний бросался к пытливому исканию «ключей» к ее тайнам.
Бабушка раза два покосилась на нее, но,
не заметив ничего особенного, по-видимому, успокоилась. Райский пополнил поручение Веры и рассеял ее живые опасения, но искоренить подозрения
не мог. И все трое, поговорив о неважных предметах,
погрузились в задумчивость.
Отослав пять-шесть писем, он опять
погрузился в свой недуг — скуку. Это
не была скука, какую испытывает человек за нелюбимым делом, которое навязала на него обязанность и которой он предвидит конец.
Другой переводчик, Эйноске, был в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают в прогулках лодки и
не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал было
погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы в Едо
не были, а только в его заливе, который мелководен, и на судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
— Свиданий с политическими
не полагается, — сказал он и опять
погрузился в чтение бумаг.
Там есть, между прочим, один презанимательный разряд грешников в горящем озере: которые из них
погружаются в это озеро так, что уж и выплыть более
не могут, то «тех уже забывает Бог» — выражение чрезвычайной глубины и силы.
Копит уединенно богатство и думает: сколь силен я теперь и сколь обеспечен, а и
не знает безумный, что чем более копит, тем более
погружается в самоубийственное бессилие.
С утра погода была удивительно тихая. Весь день в воздухе стояла сухая мгла, которая после полудня начала быстро сгущаться. Солнце из белого стало желтым, потом оранжевым и, наконец, красным; в таком виде оно и скрылось за горизонтом. Я заметил, что сумерки были короткие: как-то скоро спустилась ночная тьма. Море совершенно успокоилось, нигде
не было слышно ни единого всплеска. Казалось, будто оно
погрузилось в сон.
Когда мы подошли к реке, было уже около 2 часов пополудни. Со стороны моря дул сильный ветер. Волны с шумом бились о берег и с пеной разбегались по песку. От реки в море тянулась отмель. Я без опаски пошел по ней и вдруг почувствовал тяжесть в ногах. Хотел было я отступить назад, но, к ужасу своему, почувствовал, что
не могу двинуться с места. Я медленно
погружался в воду.
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли
не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к огню. У костра сидя спал Дерсу. Около него лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова
погрузился в сон.
Солнце —
не огнистое,
не раскаленное, как во время знойной засухи,
не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное — мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и
погрузится в лиловый ее туман.
Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седелку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу — подошел и,
не спуская с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами,
погрузился в глубокое раздумье.
Он до того
погрузился в свое занятие, что
не заметил моего прихода.
Не найдя корма в лесу, лошади подошли к биваку и, опустив головы,
погрузились в дремоту.
Енотовидная собака обитает почти по всему Уссурийскому краю, преимущественно же в западной и южной его частях, и держится главным образом по долинам около рек. Животное это трусливое, ведущее большей частью ночной образ жизни, и весьма прожорливое. Его можно назвать всеядным; оно
не отказывается от растительной пищи, но любимое лакомство его составляют рыбы и мыши. Если летом корма было достаточно, то зимой енотовидная собака
погружается в спячку.
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры
не давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу стих. Только одинокие ярые самцы долго еще
не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто
не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова
погрузилась в безмолвие.
Вскоре после ужина весь бивак
погрузился в сон;
не спали только собаки, лошади да очередные караульные.
С больною душой, с тоскующим сердцем, с неокрепшим организмом, человек всецело
погружается в призрачный мир им самим созданных фантасмагорий, а жизнь проходит мимо,
не прикасаясь к нему ни одной из своих реальных услад.
Через несколько часов о Сережке уже никто в доме
не упоминает, а затем, чем дальше, тем глубже
погружается он в пучину забвения. Известно только, что Аксинья кормит его грудью и раза два приносила в церковь под причастие. Оба раза, проходя мимо крестной матери, она замедляла шаг и освобождала голову младенца от пеленок, стараясь обратить на него внимание «крестной»; но матушка оставалась равнодушною и в расспросы
не вступала.
Благодаря этому педагогическому приему во время классов раздавались неумолкающие детские стоны, зато внеклассное время дети сидели смирно,
не шевелясь, и весь дом
погружался в такую тишину, как будто вымирал.